Одна из самых знаменитых пьес Антона Павловича Чехова — «Чайка». Многие знают эту историю, но не всем известно, что в ней присутствует сюжет из реальной жизни классика…
…Впервые переступив порог дома Чеховых осенью 1889 года, девятнадцатилетняя госпожа Мизинова растерялась. Барышня поразила Антона: высокий лоб, пухлые губы, густые пепельные локоны, большие серые глаза, смотревшие ясно и строго. И при этом — сама скромность, очарование и чистота.
«Лика была девушка необыкновенной красоты. Настоящая „Царевна-Лебедь“ из русских сказок. Ее пепельные вьющиеся волосы, чудесные серые глаза под „соболиными“ бровями, необычайная женственность и мягкость и неуловимое очарование в соединении с полным отсутствием ломанья и почти суровой простотой — делали ее обаятельной, но она как будто не понимала, как она красива…» — по воспоминаниям Т.Л. Щепкиной-Куперник.
Чехов поглядывал на нее с интересом, но, казалось, в толпе барышень никак не выделял. Глядя на Лику, он думал — не слишком ли хороша она для него? За плечами было множество дам, и он от всех сбежал, потому что в глубине души боялся семейной жизни — общей постели, чужого сопения за плечом по утрам, в конце концов, ночного горшка, стоящего под кроватью…
К женскому вниманию Антону Чехову было не привыкать. Его рослая стройная фигура, копна каштановых волос, пристальный взгляд чуть близоруких глаз пленяли многих дам.
Вокруг Антона Павловича вечно увивалась целая стайка дам, между которыми он весьма успешно лавировал. Время от времени он, впрочем, обзаводился более-менее постоянными подругами из числа приличных барышень: Наташа Гольден, потом Дуня Эфрос, которую одно время даже называли его невестой…
Была петербургская писательница Лидия Авилова, замужняя дама, воспылавшая к Чехову внезапной, экзальтированной страстью. Она уверяла, что они любили друг друга в прошлой жизни.
Антон Павлович иронично подхватывал: «Мы не успели тогда пожениться, потому что погибли в кораблекрушении» — и, импровизируя, накручивал вокруг этого столько самых разнообразных подробностей, только Авилова могла не понять, что он над ней подшучивает…
Была еще учительница музыки в местной сельской школе, некрасивая, чуть истеричная, нелепо-нарядная, вся в каких-то рюшечках, Александра Похлебина, за худобу прозванная Антоном Павловичем Вермишелевой. Ее невротичная, плаксивая любовь к нему, со страстными признаниями, обвинениями, угрозами покончить с собой, походила на паранойю…
Еще была актриса Клеопатра Каратыгина, которую в театре прозвали за глаза «жужелицей». Женщина пробивная и напористая, она использовала Чехова, чтобы получать желаемые главные роли. Их роман уже был в прошлом. С Клеопатрой Александровной Чехов поделился своими планами насчет Лики.
Актриса от души расхохоталась: «Мне жаль вашу Дульсинею. Бог мой, какие новости! Вы — современное воплощение Дон Жуана, много позаимствовавшего у Подколесина. Вы уверены, что в последний момент не сиганете в окно?»
Чехов улыбнулся и сделал ей комплимент, поцеловав руку: «Вы чрезвычайно умна женщина!»
Распрощавшись с бывшей пассией, он отправился на встречу с Ликой. Обычно Лика опаздывала не меньше чем на полчаса. Чехов зашел в ярко освещенный ресторан и присел за столик. Чтобы скоротать время, он заказал рюмку коньяка и балык.
Внутри было шумно, официанты летали по залу, на часах четверть седьмого. Он сидит один после суматошного пустого дня в напыщенном ресторане на Трубной площади, пьет коньяк и не знает толком, сделает барышне предложение или нет.
Лика подошла к столику — высокая, статная, красивая, в вечернем шелковом платье, окутанная облаком деликатных нежных духов. У сегодняшней встречи был формальный повод: несколько дней назад они поспорили — провалится ли пьеса Немировича-Данченко «Новое дело» или нет. Она провалилась, и он проиграл ей ужин, но дело было, конечно, не в этом.
То, что происходило последнее время между ними не было оформлено в словах. Их чувства выражались в недомолвках, случайных прикосновениях, шутках и накал был уже столь высок, что простые фразы приобретали особый смысл, а дружеские подтрунивания звучали как объяснение в любви. Казалось, все сказано уже было без слов, но в то же время ничего не было понятно. Лика хотела ясности, а ее кавалер вел себя как вытащенный на берег угорь.
Двойственное положение тяготило Лику, она не могла сказать есть у нее жених или нет. Но в ресторане все продолжилось по тому же сценарию — дружеская пикировка, шутливые ухаживания…
Лика решительно отодвинула тарелку и предложила Чехову покататься вдоль набережной. Коляска плавно катила вдоль Москвы-реки. Сейчас или никогда. Сейчас он возьмет ее за руку и скажет: «Я вас люблю, будьте моей…» — и дороги назад уже не будет…
Решение пришло внезапно: Чехов решил уехать на Сахалин. Сбежать. И предложения так и не сделал, но просил ждать его. Уезжая, подарил ей на память свою фотографию с надписью, начинавшейся словами: «Добрейшему созданию, от которого я бегу на Сахалин…»
Лика дома, на Пречистенке, упала в постель и прорыдала полночи. А Чехов, в купе поезда рассказывал молоденькому офицеру, что в Москве у него осталась невеста: «Она такая красивая, что мне неловко идти с ней по улиц . Я не уверен, что она меня дождется…»
Все эти месяцы Лика жила как в полусне. Она по-прежнему преподавала в женской гимназии, у нее появились кавалеры, но жизнь потеряла смысл и вкус. Письма от Чехова приходили редко и в них не было ничего важного. Она так обиделась, что не отвечала на них.
Через несколько месяцев Антон вернулся — похудевший, загорелый. В Москву он привез ручного мангуста, ласкового и беспокойного зверька. Лика навестила Чеховых в новом особнячке на Малой Дмитровке, и все пошло как прежде — она оставалась другом дома, любовь тонула в болоте милой болтовни.
Шло время, родные уже прямо намекали Лике, что она засиделась в девушках. До Лики доходили слухи о романах Чехова, дамы летели к нему, как мотыльки на огонек. Но за его внешней мягкостью пряталась железная воля. Поймать писателя в свои сети пока не удавалось пока никому — ни актрисе Лидии Яворской, ни писательнице Щепкиной-Куперник. С годами Антон превратился в убежденного холостяка.
Однажды, распечатав письмо Чехова, девушка вспыхнула: вот оно! Чехов писал: «Лика! Я люблю Вас страстно, как тигр, и предлагаю Вам руку». Свет померк у нее перед глазами, и она не сразу смогла продолжить читать.
Через несколько минут она увидела подпись: «Предводитель дворняжек Головин-Ртищев. P. S. Ответ сообщите мимикой. Вы — косая». Какое разочарование! Снова шутка. Не особенно стесняясь, Чехов заводил мимолетные романы, оставляя Лику на положении постоянной, но платонической возлюбленной, потенциальной невесты.
Позже Антон, казалось, оценил Ликино терпение, они даже договорились вместе съездить на Кавказ, но в последний момент, сославшись на надвигающуюся эпидемию холеры и свои врачебные обязанности, Чехов от поездки отказался. Лика впервые за время их знакомства отчаялась всерьез.
Она по-прежнему гостила подолгу у Чеховых в купленном на писательские гонорары имении Мелехово и надеялась на чудо. Мизинова пыталась заставит его ревновать и даже завела интрижку с часто бывавшим у Чеховых Исааком Левитаном. Но вскоре сама порвала с ним.
Отношения с другим приятелем Чехова — литератором Потапенко продлились дольше. Игнатий Потапенко, милый болтун и всеобщий любимец, уверял Лику, что вот-вот разведется с женой. Чехов не показывал, что затеянная Ликой игра его волнует.
В те дни Лика писала Чехову: «Я прожигаю жизнь, приезжайте помогать поскорее прожечь ее, потому что чем скорее, тем лучше. Вы когда-то говорили, что любите безнравственных женщин, — значит, не соскучитесь и со мной. Я гибну, гибну день ото дня».
Все закончилось тем, что Лика забеременела от Потапенко и отправилась рожать в Париж, подальше от московских сплетников.
На туалетном столике в парижском отеле Лика поставила фотографию Чехова, сообщив хозяйке, что это ее муж — к незамужним беременным женщинам относились одинаково плохо и в Париже, и в Москве. Столик был завален черновиками писем, начинавшихся: «Голубчик миленький, приезжайте!»
О том, что Потапенко не собирается разводиться, Лика еще не знала. На ее парижскую квартирку Игнатий забегал редко, не больше чем на полчаса. Рассказывал о сценах, которые устраивает ему супруга.
Чехов узнал о положении Лики от общих знакомых. Записка, посланная ей из Ниццы, кажется, впервые не содержала ни острот, ни шуток: «Не скучайте, будьте бодры и берегите свое здоровье. Низко Вам кланяюсь и крепко жму руку. Ваш А. Чехов».
У Лики родилась дочь. Игнатий, туманно сетовавший в письме Антону на «обстоятельства», просил взаймы. Чехов выслал двести рублей. Потапенко вернулся к жене, угрожавшей самоубийством. Узнав о родившемся ребенке, Чехов назвал Потапенко в частном письме «свиньей», а затем описал их отношения Лики и Тригорина в «Чайке» в образах Тригорина и Нины Заречной.
Вновь Лика встретилась с Чеховым лишь в мае 1895-го — накануне своего двадцатипятилетия она приехала проведать мать и бабушку. Но вместо семейного гнезда в Покровском бросилась прямиком в Мелихово.
О маленькой дочери Лики они не говорили. Впрочем, как и о многом другом, случившемся в Ликиной жизни за прошедший год. Чехов показал обставленный флигелек, рассказывал, что здесь потрясающе пишется… В декабре вышел рассказ «Ариадна», весной следующего, 1896 года — «Дом с мезонином». В новом сезоне в Петербурге в Александринском театре начались репетиции пьесы «Чайка».
Лика с сестрой Антона Марией была на премьере, с залитым слезами лицом она смотрела на сцену, где разыгрывалась драма ее жизни, с анатомической беспощадностью обнаженная Антоном.
Соблазненная и покинутая Нина Заречная была похожа на Лику словно сестра. В голове Лики мелькнула мысль, что различие только в одном: ее дочка в отличие от Нининого ребенка от Тригорина, по счастью, жива и ждет мать в родном Покровском. Лика еще не знала, что это пророчество, страшное пророчество.
Двухлетняя дочь Мизиновой Христина умерла от воспаления легких спустя меньше месяца после премьеры «Чайки». Скорби Лики не было предела. Горевать о потере Мизинова отправилась в Мелихово. Несколько дней она просидела в кабинете Антона, с застывшим лицом раскладывая на его письменном столе пасьянс, который никак не сходился.
В 1902 году Лидия Мизинова стала верной и заботливой женой режиссеру МХТ Александру Санину. Эмиграция забросила ее во Францию. Детей у супругов не было. С мужем она прожила до самой смерти от туберкулеза на 69-м году жизни, наступившей в 1939 году. На ее туалетном столике до последних дней стояла фотография Антона Павловича Чехова. Александр Санин, переживший ее почти на семнадцать лет, больше не женился.
Антон Павлович вступил в брак с актрисой Ольгой Леонардовной Книппер в 1901 году. Свою судьбу он нашел слишком поздно, сгорающим от туберкулеза, неизлечимо больным. Большую часть времени супруги жили раздельно. Брак продолжался до смерти Чехова 2 июля 1904 же года.
Однажды Антон Павлович задумал роман «О любви». Долгие месяцы он писал, потом что-то вычеркивал, сокращал. В итоге от романа осталась единственная фраза: «Он и она полюбили друг друга, женились и были несчастливы…» Ему даже снился навязчивый кошмарный сон, что его женили на совершенно незнакомой ему, чужой и нелюбимой женщине, и к тому же за что-то ругают во всех газетах…
По материалам: Доктор online
